Одной пехоте без поддержки нечего было и думать взять штурмом подобную оборонительную полосу. Пулеметы представляли собой настолько мелкие и незначительные цели, что наступающим требовался огромный перерасход боеприпасов, чтобы заставить их замолчать, — причем если уцелеет всего несколько пулеметов, они могут, как правило, отразить атаку значительно более крупных сил. Даже в лучшем случае цена такой пехотной атаки оказывалась совершенно несоразмерной по сравнению с ее результатами не в последнюю очередь потому, что хорошо организованный автотранспорт давал возможность обороняющимся вовремя подтянуть свои резервы; в результате вместо намеченного прорыва и оперативного расширения противник должен был удовлетворяться вклинением в линию обороны, со всеми недостатками, сопутствующими такой тактике.
Отсюда следует, что, если роль пехотинцев, по существу, свести к роли пулеметчиков, особенности их вооружения сделают их в послевоенном мире участниками главным образом оборонительных действий. Пределы наступательной мощи пехотинцев не превышают дальности стрельбы их пулеметов и прочего оружия, которым они располагают, да и то лишь тогда, когда все, что не входит в круг их ограниченных целей, будет подавлено другими видами оружия, прежде всего артиллерией. Если же эта артиллерия не выполнит свою задачу — не заставит замолчать большую часть пулеметов, не расстреляет батареи, не расчистит территорию огнем, — пехота одними своими силами не сможет эту территорию захватить и удержать.
Подавление объектов артиллерией требует значительного расхода боеприпасов большим числом батарей. Следовательно, подготовка к артиллерийскому обстрелу отнимает много времени и весьма заметна со стороны, что сильно снижает шансы на достижение внезапности. Если короткие артобстрелы в принципе желательны, их действительный эффект остается под вопросом. Продолжительная артподготовка превращает поле боя в лунный ландшафт, изрытый воронками, затрудняя продвижение транспорта из тыла и развитие какого-либо начального успеха. Глубина артиллерийского обстрела и получение успешных результатов зависят не столько от дальнобойности орудий, сколько от точности сведений о развертывании частей противника, иначе мы не будем иметь возможности поразить объекты прицельным огнем и вынуждены будем потратить больше боеприпасов, чем сумеем возместить. Артиллерия, так же как и пехота, должна при атаке ограничиваться одним объектом за один раз, поскольку затем ей требуется сменить позиции. Когда обстрел возобновляется — как правило, уже не столь систематический, как на первом этапе атаки, — снаряды падают не на пустое место, а на новые оборонительные позиции, где расположение противника обычно неизвестно, а потому они превращаются в крепкий орешек, который трудно расколоть пехоте. Не — смотря на то что ударная наступательная мощь артиллерии оказывается куда более грозной, чем мощь пехоты, артиллерия все же слишком медленно перемещается, требует слишком больших затрат и слишком зависит от удачи, чтобы действительно гарантировать быстрый прорыв.
Кавалерия в 1914 году была третьим основным родом войск, но уже к 1918 году ее полезное действие свелось к доставке сообщений и выполнению рекогносцировки на ближней дистанции под началом командных структур пехотных дивизий. В остальном кавалеристы превратились в пехотинцев, посаженных верхом на лошадей, и соответственно оценивались.
Напротив, авиация, которая в начале войны использовалась главным образом для рекогносцировки, по мере того как развивался конфликт, стала исключительно важным видом оружия. Авиация, используемая в целях разведки и наблюдения за артиллерией, досаждала наземным войскам, поскольку они были вынуждены принимать различные меры для маскировки и передвигаться под покровом ночи, но авиация, атакующая с воздуха, стала представлять уже непосредственную угрозу. Самолеты противника причинили немцам урон на Сомме и при Ипре, а в течение 1918 года превосходство союзников в воздухе стало еще более ощутимым. В то время как налеты с воздуха на земли Германии были редкими и не особенно эффективными, вмешательство воздушных сил в наземные сражения приносило значительные результаты, как это было под Амьеном 8 августа 1918 года. Авиация создавала беспорядок в немецких тыловых коммуникациях, препятствовала передвижению резервов, подвергала немецкие батареи эффективному обстрелу, устраивала дымовые завесы перед занятой территорией и осуществляла разведку продвижения войск. Все это существенно влияло на ход наземного сражения, особенно когда самолеты действовали согласованно с танками. Авиация благодаря своей скорости, дальности действия и способности эффективно поражать цели превратилась в первостепенное наступательное оружие. Даже если процесс ее усовершенствования приостановился, когда к исходу 1918 года закончились военные действия, она уже достаточно ясно продемонстрировала свой потенциал тем, кто был объектом ее действий.
И все-таки, чтобы добиться решающего эффекта, воздушным силам требуется наземный партнер, который способен справиться с оборонительной мощью современного оружия достаточно быстро, чтобы расширить вклинение до масштабов полного прорыва, используя как первоначальный успех наступления, так и действия авиации. Традиционные наземные войска также нуждаются в подобном партнере — без этого в будущих войнах они реально будут обладать малой наступательной способностью. Этот партнер, это новое оружие — именно танки. Мы уже описывали в подробностях, какое влияние оказывали бронетанковые войска на ход войны с самого своего первого появления в сентябре 1916 года. Мы не касались причин, по которым Германия фактически отвергла идею создания собственных танковых сил, но последствия этой ошибки слишком очевидны, и они еще усугубились оттого, что у нас не было мало-мальски подходящего противотанкового оружия, и даже существующая артиллерия не использовалась для этой цели разумно.
О том, какое важное значение противник придавал танкам, можно заключить из программы их производства на 1919 год. Союзники намеревались увеличить численность своих бронетанковых сил следующим образом: Англия — с 2 тысяч до 7 тысяч единиц; Франция — с 2653 до 8—10 тысяч, Соединенные Штаты — до 10 тысяч единиц.
В противоположность им Германия, имея 45 танков, намеревалась выпустить только 800.
В то время как Англия сосредоточилась на производстве тяжелых и средних танков, французы и американцы вплоть до 1918 года делали упор на легкие «рено». Генерал Эстьен, однако, держался того мнения, что на следующий год перед Францией встанет проблема преодоления устрашающих оборонительных укреплений, созданных немцами, и уже в феврале 1918 года он потребовал начать выпуск тяжелых танков: «Решительное наступление начнется вслед за атакой тяжелых танков, которые послужат тараном, прокладывающим путь сквозь полосу сплошных заграждений, и не только для пехоты, но также и для артиллерии на конной тяге, и для других танков. Пехотинцы будут следовать непосредственно за легкими танками, их верными и неразлучными спутниками, и они будут полностью уверены в том, что успех, достигнутый в первый день, даст наступлению добавочный импульс, вместо того чтобы истощить его силы» (Dutil, 26). Эстьен имел в виду продолжительное наступление, которое будет включать фактор внезапности на стратегическом уровне и должно опираться на быстрое передвижение резервов и частей снабжения. Очевидно, британский министр Уинстон Черчилль рассуждал в том же духе, когда в июле 1918 года говорил имперскому Генштабу, что к расчетным цифрам производства вооружений на 1919 год можно относиться с полным доверием и, следовательно, нужно разрабатывать наиболее подходящую тактику наступления, не теряя времени. День перемирия наступил прежде, чем наши противники смогли осуществить свои разработки на практике, но наращивание танковых сил, намечавшееся в 1919 году, служит достаточно ясным доказательством их намерений. Очевидно, что наступательная роль танка, как оружия, олицетворяющего наземную атаку, повысилась — точно так же, как и роль воздушных сил.